Об авторе » О. Мандельштам. Разговор о Данте » Примечания

Примечания

«Разговор о Данте» написан весной 1933 г. в Старом Крыму и Коктебеле. Там же Мандельштам читал его А. Белому и А. Мариенгофу, а осенью и зимой В. Жирмунскому, Ю. Тынянову, А. Ахматовой, Б. Лившицу — в Ленинграде, Б. Пастернаку и В. Татлину — в Москве. Тогда же рукопись «Разговора о Данте» «...была переведена в „Звезду“, и очень скоро выяснилось, что печатать ее не будут. То же в „Сов. пис.“» <Изд-во писателей в Ленинграде. — П. И.> (из письма Н. Я. Мандельштам к автору послесловия к «Разговор о Данте» Л. Е. Пинскому, лето 1966 г. — архив Л. Е. Пинского). См. также письмо Мандельштама в это изд-во от 3 сентября 1933 г.: «Прошу вернуть Л. М. Варковицкой рукопись „Разговора о Данте“, отклоненную издательством» (ГБЛ, ф. 729, к. 6, ед. хр. 15). Ср. также свидетельство Э. Г. Герштейн: «Рукопись „Разговора о Данте“, переданная Мандельштамом в Госиздат, была возвращена ему после прочтения ее Дживелеговым без единого полемического замечания, но со множеством вопросительных знаков на полях» (Герштейн, с. 72). А. Ахматова вспоминает о встрече с Мандельштамом в 1933 г.: «...Осип весь горел Дантом: он только что выучил итальянский яз<ык>. Читал „Бож<ественную> ком<едию>“ днем и ночью... Потом мы часто читали вместе Данта» (Лямкина Е. И. Вдохновение, мастерство, труд (Записные книжки А. А. Ахматовой). — Встречи с прошлым. М., 1978, вып. 3, с. 414). В настоящее время «Разговор о Данте» переведен на ит., англ., нем., фр., пол., чеш. и др. европейские языки, а его автор включен в словник «Enciclopedia dantesca» (v. III. Roma, 1971, s. 860).

«Сравнивая этюд о великом итальянце со статьями 10-х или 20-х годов, — пишет Л. Е. Пинский, — мы убеждаемся в изумительной органичности и принципиальности эстетических позиций О. Мандельштама на протяжении более чем двух десятилетий, таких бурных в истории русской и мировой поэзии. В статьях назревало то единое для всего его творчества понимание поэтического слова, которое под конец жизни выкристаллизовалось в очерке о любимом поэте, своего рода ars poetica О. Мандельштама... Мысль Мандельштама, плод глубокого переживания от заново прочитанной «Комедии», развивается одновременно в нескольких планах — дантологическом, общетеоретическом и программно-личном. Прежде всего это новый разговор о Данте, новый подход, в принципе отличный от академического...» (РД, с. 59 — 60). Ср. также в письмах С. Б. Рудакова: «Занимаюсь „Разговором о Данте“ (собственно „о Мандельштаме“ — т. е. Данта там нет — очень мало, если есть)» (Рудаков, 22.03.1936); «Все с 1930 года по воронежские стихи включительно, все стиховое было вокруг „Разговора о Данте“, причем до него или после него, но все смотрело на него. Или в Данте оправдываются готовые стихи, или стихи последующие его распространяют и оправдывают. Это „Разговор“ о вас. Т. е. все, что вы думаете теоретически, вы изложили в порядке доказательств того, что Дант „хороший“, „настоящий“ (я упрощаю, но это значит, что „Дант и есть поэзия“), по смыслу же это было обсуждение вашей практики... Вам нужна была структурность. Подошли бы и естествознанье, и математика, и архитектура.» (Рудаков, 3.04.1936). См. также примеч. А. А. Морозова (РД, с. 71 — 84).

Как заметил М. Л. Гаспаров: «Поздний Мандельштам — это „Разговор о Данте“, геологическая и биологическая образность, новаторская поэтика необычных (почти сюрреалистических) словосочетаний… Мы знаем, что потребность вписаться в мировую культуру — сквозная тема творчества Мандельштама. В ранних, акмеистических стихах это для него прежде всего традиция культуры прошлого, в поздних стихах времени „Разговора о Данте“ — прежде всего предвосхищение культуры будущего»

I

^[1-1] «Так я вскричал, запрокинув голову…» (Здесь и далее перевод с итальянского Н. В. Котрелева.)
В пер. М. Лозинского: «Так я вскричал, лицо моё подняв» (Ад, Песнь XVI, 76).
Эпиграф в основном тексте последней редакции отсутствует. Приводится в московском издании по указанию Н. Я. Мандельштам. Этот же эпиграф есть в поздних списках «Разговора о Данте».

^[1-2] Данная сторона восприятия поэтической речи близка к восприятию музыки, в процессе слушания которой воссоздаётся («интегрируется») структура динамической организации произведения. «Орудиями» обозначаются — в широком смысле — все возможности, даваемые художнику материалом слова для конструирования (или «разыгрывания») образа действительности. Ср. установленное Ю. Н. Тыняновым^<*> понятие литературного произведения как «развёртывающейся динамической целостности», между элементами которой «всегда есть динамический знак соотносительности и интеграции». «Ощущение формы при этом есть всегда ощущение протекания (а стало быть, и изменения) соотношения подчиняющего, конструктивного фактора с факторами подчинёнными» (Ю. Тынянов. Проблема стихотворного языка. Л. 1924, с. 10).

^[1-3] Смысл этого противопоставления раскрывается в черновом наброске Мандельштама: «Что же такое образ — орудие в метаморфозе скрещенной поэтической речи?..»

^[1-4] В пер. М. Лозинского:

^[1-5] Орудия поэтической речи, воздействуя на читательское сознание, исполняют роль формирующих приказов или сигналов. Ср. запись автора (1932): «Наша память, наш опыт с его провалами…»

^[1-6] Ср. с черновой записью: «Существует средняя деятельность между слышаньем и произнесением…»

^[1-7] Стремление, вожделение. В списке ИРЛИ этим текстом открывается «Разговор о Данте»: «Незнакомство русских читателей с итальянскими поэтами…»

^[1-8] «Дадаизм» — слово, происходящее из детского лексикона,— название одного из модернистких течений в искусстве, возникшее в Швейцарии в 1916 году, и боровшееся за абсолютное не преследующее никаких иных, внешних целей, лежащих вне его самого,— искусство. Основа творческого процесса — алогизм («мысль формируется во рту»).

^[1-9] И, баюкая дитя на языке,
который больше тешит самих отцов и матерей…
рассказывала в кругу семьи о троянцах, о Фьезоле и о Риме.
В пер. М. Лозинского:

^[1-10] Соответствие, созвучие.

^[1-11] См. Purg., XI, 103–108 («Спадёт ли с тебя старческая плоть или ты умрёшь, ещё не разучившись говорить „бо-бо“ и „ам-ам“, кто вспомнит о тебе в тысячелетьи? Рядом с вечным оно короче, чем мгновенье в сравненьи с поворотом самого медленного неба»).
В пер. М. Лозинского:

Опущенный автором текст: «Ребёнок у Данта — дитя…»