По-иному, но с тем же оттенком критики ставит вопросы о добродетелях канцона, которая должна была быть предметом четырнадцатого трактата: «Три женщины пришли раз к сердцу моему», быть может самая красивая из всех Дантовых канцон. Три женщины - аллегорические: прямодушие, щедрость и умеренность. Они пришли стучаться в сердце поэта как в некий приют, ибо знали, что там обитает Любовь. И «женщины» стали жаловаться, что они не находят себе места, что их отовсюду гонят, что их преследуют. Одна особенно убита горем. Она сама скорбь и слова ее излияние скорби. Голова ее опирается на руку, как подрезанная в стебле роза. Обнаженная рука, опора печали, ощущает луч, падающий из глаз. Другая рука прикрывает лицо, орошенное слезами. И поэт, гордый тем, что ему приходится делить горестную судьбу с добродетелями, объявляет, что изгнание для него честь. L'esilio che m'e dato, onor mi tegno. Ведь и добродетели изгнаны тем же обществом, которое изгнало его. Данте хочет, чтобы они нашли приют у тех, кто способен понять сокровенный смысл его стихов:
Рука людей не тронет пусть покров твой, о канцона,
Чтобы увидеть, что прекрасная скрывает донна.
Тем, кто преследует поэта, недоступны глубины его творчества. Но они могут быть доступны «князьям, баронам и рыцарям». У них должны найти убежище и прямодушие, и умеренность, и щедрость. Особенно щедрость. Уже в двух канцонах Данте воспевает эту «добродетель». И поэту не кажется, что двух много. Ведь ему так было нужно, чтобы больше, больше цветов щедрости распускалось в сердцах его читателей.
Те же задачи ставил Данте перед собой, когда писал трактаты «Пира». Первый является вступлением. В нем объясняется цель всего сочинения, его смысл и причины, почему он написан по-итальянски, а не по-латыни. Второй посвящен вопросам астрономии, говорит о девяти небесах, ищет соответствия между каждым небом и одной из наук известных схоластической классификации: Луна - грамматика, Меркурий - диалектика, Венера - риторика и т. д. И тут же доказывается бессмертие души. В третьем трактате излагается теория любви, а так как аллегорическая возлюбленная поэта не кто иная, как философия, то поются гимны философии и тому счастью, какое она дает любящим ее. Наиболее важный - четвертый трактат. Он самый большой: один занимает ровно столько места, сколько оба предыдущих. Предмет его - благородство. Данте полемизирует с определением, данным благородству императором Фридрихом II Гоэнштауфеном: «Благородство - это владение богатством исстари, соединенное с изящным образом жизни». Данте решительно восстает против этой формулы, утверждая, что богатство, ни старое, ни новое, не может создать благородства, ибо оно низменно по самому своему существу. И не порода делает благородным человека, а человек сообщает благородство породе. Рассматривая далее другие формулы, он отвергает их одну за другой. Его собственное определение таково: «Итак, ясно, что это слово, благородство, означает в применении ко всем предметам совершенство их природы». Прилагая эту общую формулу к человеку, Данте развертывает целую систему этики, обильно подкрепляя свои рассуждения цитатами из классиков античных и современных. Чтобы сгладить остроту полемики с лицом, увенчанным императорской короной, Данте пускается в рассуждение об империи вообще и о Римской империи в частности. Раньше он держался взгляда, что Римская империя была создана силой, а не разумной необходимостью. В «Пире» он набрасывает исходные пункты новой точки зрения, опираясь пока на «Политику» Аристотеля, не вводя в отвлеченные построения «Философа» аргументы, подсказанные жизнью. Коренным основанием императорской власти, согласно истине, является необходимость человеческой цивилизации, которая создана с одной-единственной целью: утверждения счастливой жизни. Первая классическая империя, Римская, была поэтому основана «не силой», а разумом, притом божественным». Следовательно, не может быть никакого сомнения в ее разумности и законности. И не может быть сомнения в праве римского народа властвовать над родом человеческим. Такие силлогизмы утверждают в глазах Данте идею Италии как единой нации, преемницы Римской империи. Эта идея еще не срослась с общественно-политическим кризисом, ожидавшим Италию, и пока еще не было нужды делать из нее практические выводы. Тем не менее, словно предвидя возражения, Данте бросает гневные слова по адресу воображаемых своих оппонентов: «Вы, самые неразумные и самые подлые животные, вы, осмеливающиеся оспаривать нашу веру!.. Будьте вы прокляты, вы, и ваша наглость, и те, кто вам верит...» В вопросах своей «веры» Данте не терпит противоречия.
В целом «Пир» представляет собой попытку пропитать высокими моральными идеалами представление о мире и главным образом о человеке. Книга обращается к феодальному обществу и убеждает его с нарочитым презрением относиться к богатству, являющемуся основой общества буржуазного. Филиппиками против богатства наполнены несколько глав четвертого трактата. Что богатство низменно по своей природе, мы уже слышали. Можно владеть очень большим богатством и с очень давних пор, но это не дает благородства. Богатство дается в руки любому, и дурному человеку легче стать богатым, чем хорошему. У кого богатство, у того неизбежно развивается жадность, порок, унижающий человеческое достоинство больше всего; у него появляется страх утратить свое достояние - забота, какой раньше не было. Накопление богатства в одних руках сопровождается лишениями и разорением для многих других. Богатство - источник зла. Оно уродует душу, отнимает у человека благодеяние щедрости. Мудрый не любит богатства и не огорчается, когда его теряет.
Мысли о природе богатства уже тогда не давали покоя Данте, и он будет до конца мучиться, пытаясь найти развязку этому основному узлу противоречий своего времени и не находя способов их разрешения. Итог его учения о смысле и общественном значении жадности будет подведен в «Комедии». Но эти вопросы уже в «Пире» и в смыкающихся с ним канцонах рождают в нем страстное отношение. В каждой строке этих глав четвертого трактата, особенно в XI и XII, чувствуется, как в поэте клокочет гнев против хозяев Флоренции, толстосумов всех мастей: купцов, банкиров, промышленников. Во всей книге нет другого места, написанного с большим темпераментом, чем эти гневные строки против капитала. Страстной прозе «Пира» вторят еще более страстные строфы канцоны «Мне боль вселяет в сердце смелость», где поэт дает волю своему негодованию против людей, которые, охваченные жадностью, копят и расточительствуют. Они роняют свое достоинство, унижают образ человека вплоть до уподобления животным: «Спешит скупец и не находит покоя... О, слепота, которая не разумеет безумия собственной жажды! Ибо он не может скопить богатств бесконечных, которые он старается набрать!»
Феодальные бароны должны были читать филиппики Данте с большим удовлетворением. Таков и был замысел поэта. Он хотел написать сочинение, показывающее меру его таланта, доставлявшее удовольствие «князьям и баронам» и задевавшее его сограждан. Вероятно, «князья и бароны» были довольны. Возможно, что флорентийцы были недовольны. Тем не менее Данте в «Пире» и в дальнейшем не стал человеком феодальной идеологии и не изжил отпечатков буржуазной культуры. Но он сохранил в себе лишь те ее элементы, которые были свободны от буржуазной ограниченности.
Его прогрессивность прежде всего сказалась в вопросе о языке. |
