12. Учение о «жадности» в «Комедии»
Данте мог понять и почувствовать страдание другого человека. Но есть социальные явления, которых он никак не приемлет. Флорентийское прошлое, тяжелые будни годов изгнания сурово сталкивали его с непримиримыми социальными противоречиями. И самым трудноразрешимым узлом противоречий был для него тот, который связан с понятием «жадности» (avarizia, cupidigia). Данте никогда не упускал случая заклеймить жадность в канцонах, «Пире», в письмах, в «Монархии». «Комедия», как во всем, подводит итог:
Будь проклята волчица древних лет,
В чьем ненасытном голоде все тонет
И яростней которой зверя нет!
О небеса, чей ход иными понят,
Как полновластный над судьбой земли.
Идет ли тот, кто эту тварь изгонит?
(«Чистилище», XX)
Волчица эта та самая, которая напала на поэта в дремучем лесу, - символ жадности. Размышления о том, что представляет собою «жадность» в общественной жизни, появились у Данте как только перипетии изгнания грубо столкнули его с действительностью. Еще до экспедиции Генриха VII, в годы, когда судьба бросала его от замка к замку, и по разным синьориальным дворам в канцоны, посвященные осмыслению средствами моральной философии светлых и темных сторон действительности, он вставил несколько ярких строф, клеймящих жадность. В канцоне «Doglia mi reca nello core ardire» говорится: «Тот, кто порабощен, - все равно что привязан к господину и не знает, куда он влечется по горестному пути. Так и скупец, жадный до богатства, которое властвует над всем. Бежит скупец, но мира не обретает - о ум ослепленный, неспособный видеть, как безумно его стремление! Сколько бы он ни скопил, ему все мало: он мечтает о бесконечном». В канцоне «Le dolci rime d'amore» две строфы посвящены раскрытию низменной природы богатства и людей, одержимых страстью к обогащению.
В тяжеловесной схоластической «Монархии» рассыпано множество сентенций на ту же тему - жадность подсказывает людям дурные поступки и дурные мысли: «Упрямая жадность угашает цвет разума и производит опустошения в умах и сердцах». Жадность всего больше мешает справедливости... «Устраните жадность, и ничто не будет ей препятствовать» («Монархия», I, XI, 11). «В тихую гавань мирной жизни человечество не может вступить раньше, чем улягутся волны бледной жадности» («Монархия», III, XVI, 11).
В письмах времен экспедиции Генриха VII мысль поэта то и дело возвращается к «жадности», чтобы обезопасить от нее людей или упрекнуть их за то, что они становятся ее жертвами. В письме к итальянцам, возвещающем о приходе императора (Epist., V, 13), Данте пишет: «Пусть не обольщает вас, подобно сиренам, обманщица-жадность, усыпляющая бдительность разума какой-то своей сладостью». В письме-инвективе против Флоренции (Epist., Vi, 5) Данте восклицает: «Вы, попирающие право божеское и человеческое; вы, прельщенные ненасытной жадностью, готовы на всякое беззаконие (nefas)». И дальше в том же письме (Epist., VI, 22): «В слепоте своей вы не замечаете, как тираническая жадность обольщает вас ядовитой сладостью, подавляет пустыми угрозами и превращает вас в рабов греха. Она мешает вам подчиниться священным законам, подражающим образу естественной справедливости». И уже после смерти Генриха в письме к кардиналам (Epist., XI, 14) Данте клеймит их за всевозможные пороки: «Разве каждый из вас не взял себе в жены жадность, которая никогда не является родительницей благочестия и справедливости как любовь, а всегда матерью нечестия и несправедливости». И тут же прибавляет (Epist., XI, 26) специально по адресу гасконских кардиналов, хозяйничавших в конклаве после смерти Климента V, что они «пылают безумной жадностью и пытаются присвоить себе славу латинян».
Но все это - публицистика, парфянские стрелы, рассыпанные в пылу борьбы и метившие чаще всего в мимолетных противников. Понятие «жадность» здесь не обобщается и не анализируется. Обобщение приходит в «Комедии». Там «жадность» фигурирует постоянно. За жадность казнятся в аду, очищаются в чистилище, выслушивают укоры и обвинения в раю. В «Комедии» Данте осознал, что жадность - порок универсальный. Короли все заражены жадностью. Гуго Капет, родоначальник французских королей, укоряет за жадность все свое королевское потомство: они днем молятся богородице и восхваляют ее бедность, а по ночам у них слышатся иные песни:
О жадность, до чего же мы дойдем,
Раз кровь мою так привлекло стяжанье,
Что собственная плоть ей нипочем...
................................
А возглас мой к невесте неневестной
Святого духа вызвавший в тебе,
Твои вопросы это наш совместный
Припев к любой, творимой здесь мольбе,
Покамест длится день; поздней заката.
Мы об обратной говорим судьбе.
Тогда мы повторяем, как когда-то
Братоубийцей стал Пигмалион,
Предателем и вором в жажде злата;
И сам Мидас в беду был вовлечен
В своем желаньи жадном утоляем...
(«Чистилище», XX)
Многие другие герои античных мифов, Священного писания и истории, запятнавшие себя жадностью, могли бы прийти на ум прародителю Капетова племени. Они все нашли себе место в «Комедии». Французы не одни. Анжуйцы и арагонцы в Италии жадны одинаково. Жаден Фридрих III, король Сицилии; жаден Роберт Анжуйский, король Неаполя, глава гвельфской лиги; жаден был его отец Карл II, продавший дочь маркизу д'Эсте; жаден был первый представитель анжуйцев в Италии Карл I. Из жадности воюют Англия и Шотландия; из жадности Габсбурги, Рудольф и Альбрехт, забыли об обязательствах империи перед Италией.
|