Об авторе » А. К.Дживелегов. Данте Алигиери. Жизнь и творчество »
   Глава VII • «Комедия» » 9. Религия Данте в «Комедии»

9. Религия Данте в «Комедии»

И также от ереси идет все, что есть живого в религии Данте. Данте - верующий человек. Он верит всем своим существом: глубоко, искренне, трепетно. Для него бог есть высшая сила, высший разум, высший свет. Без веры нет счастья - без веры, разумеется, христианской, единственно истинной, единственно непререкаемой. Облако неуловимой скорби, которая осеняет образ Вергилия на всем протяжении первых двух кантик, происходит от того, что он не озарился христианской верой и лишь потому не сподобился райского блаженства. Он с сокрушением говорит встреченному в чистилище Сорделло:

Вера - начало пути к спасению. «Ее стези к спасению ведут», - как сказано во второй песне «Ада». О том, что является источником веры, дающей смысл существованию человека, Данте говорит: «не церковные традиции» («Монархия»), а «чудеса» («Рай», песнь XXIV). Второй тезис признал бы любой ортодоксальный богослов; по поводу первого ортодоксально мыслящие богословы, вероятно бы, очень сокрушались; декреталии утверждали другое. Но Данте это не смущало. Его вера очень свободная и очень личная, как у еретиков. Разница между ними и Данте чисто внешняя. Он не отвергает католической церкви и не догматизирует своих отклонений от ее учения. Он поэт и облекает в художественные образы то, что является предметом его веры.

Это не значит, конечно, что Данте мог помыслить себя еретиком. Еретиков он всегда безоговорочно осуждал. И тощая лисица, олицетворяющая ересь в мистической процессии «Чистилища», и тяжкие муки, которые он обрушивает на схизматиков в «Аде», и издевательская мефистофельская тирада по адресу недавней жертвы инквизиции - несчастного Дольчино, затравленного в верчельских горах, и славословие свирепому гонителю и палачу еретиков Доминику Гусману в «Рае» достаточно красноречиво свидетельствуют об его отношении к ереси. И все-таки эти крайности ничего не меняют.

Данте провел молодость во Флоренции, в атмосфере, еще не очистившейся от еретических настроений, в тесной дружбе с завзятым еретиком Гвидо Кавальканти, в непрерывном общении с другими, под опасным воздействием экзальтированных иоахимитских проповедей Оливи. «На полпути» жизни ему привелось принять участие в борьбе с князьями церкви и с главой ее. Он убедился, что церковь управляется преступной бандой людей, вроде Бонифация и Акваспарты. Находясь в эмиграции и наблюдая издали за тем, что делалось в Риме, а потом в Авиньоне, Данте должен был окончательно убедиться, что вокруг престола св. Петра свила гнездо банда разбойников и что конклав - настоящий вертеп: папы развратничали, грабили, копили золото; кардиналы средь бела дня вступали между собою в драку и подсылали друг другу убийц, забыв все законы божеские и человеческие. Эта картина разложения церкви даже человека менее честного, менее чистого сердцем и менее впечатлительного должна была заставить задуматься о том, что представляет собою религия, которую блюдут подобные пастыри. Вывод мог быть один, тот же, который в более резкой форме делали еретики: суровая критика и католической церкви, и католической религии, опекаемой церковью. Если бы Данте был менее верующим человеком и если бы его вера не покоилась на философско-богословском фундаменте, при его темпераменте, его убежденности, его смелости эта критика переросла бы в открытую борьбу. Данте не критиковал, не спорил, а шел своим путем. «Комедия» полностью раскрыла этот путь.

Не нужно очень вчитываться в картины «Комедии», чтобы сразу увидеть, что религия Данте благороднее и гуманнее, чем официальная религия. Расхождения с ней Данте вызваны высоким человеческим чувством, ощущением некой большой правды, которая не умещается в католические догматы. Сколько раз в его изображении грешников слышится невысказанное оправдание, готовность по-человечески понять и простить. Нет нужды, что грешники в аду несут муку, - этого требовали догматы; но его суд справедливее суда догматов. Сколько бы раз ни вертел хвостом Минос, посылая того или другого грешника в довлеющий ему круг преисподней, Данте берет себе право простить его, ибо его правда выше правды догматов. Она подчиняется только велению евангельской религии любви, религии еретиков. Он, как и еретики, не может примириться с тем, что

Отсюда великая внутренняя свобода его религиозного восприятия и его моральных приговоров. Франческа и Паоло мучаются в адском вихре, Фарината и Кавальканте - в огненных могилах, Брунетто Латини, а с ним Гвидо Гверра, Теггайо Альдобранди, Якопо Рустикуччи - под огненным дождем. Но разве он не стоял перед каждым «печальный и полный состраданья», pio е tristo, и разве не заключало в себе его сострадание нечто большее, чем простое отпущение греха, - прославление? А сколько у него в «Аду» таких прощеных грешников!

Когда Данте дошел до чистилища, ему стало легче, так как у богословов не существовало разработанной теории чистилища. Но у Дантовой любви и Дантовой правды и здесь оказалось много дела, и тоже в безмолвной борьбе с догматами. Он мог поместить на ступенях чистилища кого угодно и по каким угодно мотивам. И он это делал, вступаясь за честь страдающих, прославляя людей, которых он хотел отстоять от ярости церковников. Его ближайшие друзья - поэты, музыканты, художники, нашли себе там место его волей, волей поэта. Дорогие ему при жизни люди - Нино Висконти, Коррадо Маласпина, Форезе Донати - ждали там же перехода к вечному блаженству - его волей, волей поэта. Не была забыта и невинная героиня тяжелой семейной трагедии, Пия деи Толомеи, приобщенная им к бессмертию. Но, быть может, самым ярким проявлением свободы его религиозных суждений является эпизод «Чистилища», героем которого был король Манфред (песнь III):

Манфреда, эпикурейца, пораженного отлучением, Карл Анжуйский, папский бульдог, запретил хоронить под Беневентом, на поле его славы и его гибели. Когда воины Карла, простые люди, из сострадания накидали на тело убитого каменьев, чтобы его прикрыть, епископ Козенцы, имевший папский приказ, велел его вырыть и бросить в воды Гарильяно. Данте бурно протестует против такой бессердечной расправы с героем, павшим смертью храбрых. Его Манфред в «Чистилище» говорит слова, от которых исходит густой аромат ереси:

Он перед смертью успел помолиться и, вопреки проклятиям церкви, попал не в ад, а в чистилище, где с надеждой ждет спасения. Дантов Манфред - настоящий бунт против декреталий.